попозже

Он никогда не жалуется на обстоятельства, с которыми приходится сталкиваться ежедневно. Магия не проснулась в его пальцах, она замкнулась и спряталась настолько глубоко, что сколько бы юный Джозеф ни пытался до неё дозваться — всё бестолку. Расстраиваться, правда, причин не было. Он рос в семье, где принимали судьбу без лишних вопросов. Магия не появилась — не беда, зато можно работать руками. Уолш, конечно, косо на брата смотрит, которому не нужно выкапывать картошку, но потом в бок его толкает, чтобы помог, пока родители не видят. Овец, правда, пасти на своих двоих куда приятнее, чем на метле, которая от любого дуновения ветра начинает жалобно скулить.

Джозеф себя никогда обделённым не чувствовал. У него нашлась любовь, та самая, о которой рассказывают после пары кружек пива, как о невозможном. Гленда понимала его с полуслова, она улыбалась, когда было тяжело, руку его в свою брала и тянула дальше. Впереди их всегда ждали приключения: озера, горы, пустыни. Она любила путешествовать, оттого они обошли, кажется, всю горную цепь Альп.
Было что-то в этих походах волшебное, когда в совершенно незнакомом месте им предлагали ночлег и кормили так, будто бы на дворе не середина шестидесятых, а голод и мор. Но именно в таких ситуациях Джозеф учился куда усерднее, чем дома в окружении овец и снующих эльфов. Гленда души не чаяла в зельеварении, стараясь уйти от использования магии и облегчить жизнь ему самому. Уолш, правда, никогда не стремился стоять над котлом, ему больше по душе было врачевание. Осмотреть ранения, зашить, прочистить, воспользоваться заготовленными женой мазями.
Это у него получалось лучше всего; очки надеть, брови нахмурить и внимательно (осторожно) пройтись по краям рваной раны несколькими горошинами заживляющего зелья. В его руках оно могло и не работать, но магия не задавала лишних вопросов.

Когда на свет появилась Нэнси, Джозеф недолго привыкал к новым обстоятельствам жизни. Он когда сошелся с Глендой сошелся, именно этого и ждал — отцовства, ответственности, волнения за своего ребенка. Ему нравится чувствовать себя таким же, как все остальные, оттого от малышки он отходил лишь тогда, когда нужно было поспать пару часов. Гленда все хуже чувствовала себя с каждым прошедшим годом, а к трехлетию дочери и вовсе слегла. Джозеф терпеливо её кормил, рассказывал истории и приучал Нэнси к сочувствию, когда сажал на колени к матери и делился историями из прошлого.

«Ты не представляешь, как твоя мама однажды упала с Эльбруса. Я думал, что уже никогда её не увижу, а она знаешь что? Она на куске снега обратно подлетела».

Именно эту историю юная Нэнси рассказывает на похоронах. Гленды не стало, когда ей исполнилось шесть лет. На тот момент малышка уже выросла достаточно смышленой, чтобы не отходить от Джозефа и помогать ему с бинтами. Война все ближе подбиралась к ним, и Уолша все чаще звали на помощь, когда кто-то возвращался с ранами, полученными от проклятий. Жена справлялась с магическими заклинаниями, а он без капли магии в пальцах пожимал плечами: — нам нужен целитель.
Так в их краях появляется Лестер. Они с ним сработались быстро: парень полюбился многим местным, а Джозеф наконец смог расслабиться, если вдруг Морриган направляла своих на очередную стычку с ИРА.

Правда будить его посреди ночи дочь всё ещё не отучилась. Настырные толчки в спину игнорировать не получается, и Уолш недовольно смотрит в темноту позади себя. Нэнси тяжело дышит, требуя, чтобы он скорее поднимался.
Она уже давно «знает, как лучше», у неё на всё есть своё мнение, а молочная каша из любимого блюда превратилась в «мерзкую жижу». С подростками, говорят, сложно, но ещё сложнее с волшебницами, которые хотят учиться магии, а ты ей можешь разве что помочь с тем, как правильно держать артефакт в руке.
— Пап, я не специально, — бормочет что-то, пока несётся вперед с Люмосом в руке. Джозеф косо смотрит на палочку, растирая глаза и застегивая рубашку на ходу.
— Где-то я уже это слышал, — так же тихо отвечает, потому что Нэнси любит кликать на себя беду. Она каким-то волшебным (иронично) образом вобрала в себя всё, что заставляло Гленду бросаться со скалы. Если впереди будет валяться булыжник, дочь его подберет, прощупает и только потом подумает, что, возможно, камень больше походит на раковину. Внутри может прятаться краб, слизень или еще какая-нибудь проклятая гадость. Тогда она примчится к нему в комнату и будет клясться, что понятия не имеет, как это раздражение появилось на ладони.

— Мы… — судя по всему, ей не хватает воздуха, и Нэнси делает глубокий вдох, чтобы себя успокоить прежде, чем открыть дверь в главную комнату дома. — Мы просто занимались магией, и я случайно его ударила Депульсо. Так он не отбил, дурак, а взял и навалился на проволоку! — дочь будто бы ругает несчастного Финна за то, что оступился, и Джозеф на неё взгляд переводит. Сомневаться в дочери, наверное, неправильно, но никогда ещё не было такого, чтобы она была не при чем. — Возможно, это было не Депульсо, — сглатывает, когда зажигает свечи мановением палочки, а Уолшу наконец предстает перед взглядом парень, покрытый язвами, из которых сочится кровь и ещё что-то.

Он поджимает губы, переводя взгляд на календарь, висящей под часами. Лестер сегодня не в стране, а это проклятье не получится залечить тем, что осталось от коллеги.
— Финнеас, — зовёт парня, — сделай для меня кое-что, повернись, — присаживается на корточки напротив друга дочери. Новости его, правда, не радуют, потому что каждое движение сопровождается хрустом костей и криками самого Финна. Джозеф его просит замереть и тянется за обезболивающим зельем.

Нэнси любит магию — она в ней нашла успокоение, когда потеряла мать. Единственное, что связывалось её с Глендой — это как раз занятия пустяковыми заклинаниями, пока никто не видит. А теперь она стоит в углу и трясется (снова), потому что переступила черту, за которую Джозеф просил не прыгать. Только когда она останавливалась? Будь то Эльбрус или тёмная магия — всё это манит, и Уолш, к сожалению, не может следом за этим прыгнуть. У него ни магии, ни безрассудства не хватает.

Он возится с парнем до утра, а когда солнце продирается сквозь запотевшие стекла, то присаживается на край стола. Финнеас теряет немного крови, но черная зараза растекается по венам все глубже в организм. Джозеф утирает пальцы от слизи, которую собирал всё это время, и пытается придумать, что ещё есть в запасе, способное исправить оплошность. Попытка вместе с Нэнси обратить проклятье оканчивается ничем — дочь всё больше мрачнеет, начиная переживать совсем не по-детски. Ей уже девятнадцать, и она вот-вот примкнёт к ребятам Эверетта.
— Ладно, йети, собирайся и приведи сюда гостью Морриган, — дочь от Финна отрывается (да, друг он ей просто, конечно; Джозеф правда промолчит в этот раз и обязательно спросит чуть позже, когда парень перестанет умирать). Мысли, конечно, циничные, но Уолш понятия не имеет, что ещё можно сделать, если Лестер не ответит на сову в ближайшие пару часов. — Её зовут Флоренс, кажется, работает ценительницей в Лондоне. Не говори, в чём дело. Морриган не должна знать, что тут произошло, — на Нэнси смотрит — если кто-то узнает, что они во время тренировки друг друга ранили настолько серьёзно, что не помогает подготовленные зелья, то не сдабривать не только ей, но и самому Джозефу.
— Пап, но она же приезжая.
— Нэнси, я уже всё перепробовал, — терпеливо объясняет, — магия у меня всё ещё не проявилась и думаю вряд ли появится в ближайшие пару часов, — дочь не дослушала до конца, выбежав из дома и оставив дверь открытой. Уолш протирает глаза и привычно закрывает дверь, пока Финнеас просит воды.

Ждать, правда, приходится не так долго. На пороге оказывается женщина вместе с дочерью, а за ними идёт кто-то, видать, со стороны сквибов. — Эстер?
— Чужачка не должна знать, что тут происходит, — отвечает она, объясняя причину своего визита, а Джозеф решает не тратить время.
— Сталкивались с таким когда-то? Нужно прочистить раны и вытащить проклятье, — произносит, обращаясь уже к англичанке. — Джозеф Уолш, — протягивает ладонь для рукопожатия.

• я был переполнен словами,
Н О   Н Е   С М О Г   И Х   С В Я З А Т Ь / /

[indent]  [indent] Юджинии важно, чтобы всё получилось; она об этом пытается себе напоминать, когда приходит в Министерство Магии и поднимается уже не на привычный этаж, а выходя из лифта раньше. Она не предполагала, что в ней всё ещё сохраняется так много гордости, чтобы каждый раз сталкиваться со злобой в разговорах с Эдгаром. Его победа кажется нечестной и пережить проигрыш оказывается не так легко. Она скрипит зубами, обходит стороной его коридор и усаживается за стол, кажущийся больше издёвкой, потому что на нём видны пятна от предыдущего хозяина.

[indent]  [indent] Дженкинс пару дней тратит на уборку и на обстановку кабинета, а потом подаёт прошение о создании нового отдела. У неё идея горит, она ею буквально жить начинает, когда осознаёт, что Мэннерс не вернётся, а все, кто когда-то рядом находился, теперь работает под началом другого человека. Юджиния себя снова и снова находит в одиночестве; она сталкивается с собственным взглядом в отражении зеркала и тут же отворачивается — это не она.

[indent]  [indent] Она бы, настоящая Юджиния, никогда бы не пряталась от окружающих, потому что не может никак справиться с горечью и желчью на языке. Она бы не опустила руки даже после того, как по ним хлестали бы смазанными ядом хлыстами. Она бы боролась дальше, открывала отдел, о котором грезила столько лет, продолжила бы свою кампанию и помогала всем, кому бы могла. Дженкинс смотрит на дочь, принявшую в свои руки управление Общества Бедствующих Волшебниц, и тайно ото всех вздыхает с облегчением. Она чересчур много обязанностей принимает на себя, как будто бы никто больше не справится, а на деле просто боится, что иначе останется ненужной для остальных. Кто будет ей писать, кто будет навещать, если проблему решить можно без её участия?

[indent]  [indent] Мысли жужжат в голове, когда Дженкинс получает удовлетворительный ответ на прошение; когда она проходится по новому коридору, вот-вот вышедшему из-под палочки местного архитектора. Теперь отдел располагается на удобном этаже, у него небольшая отдалённость от постоянно шумного холла. Несколько дверей без табличек, цветы, тумбы — Юджиния обстраивает каждый угол, пока наконец не осознаёт, что уже достаточно расставила цветов. Всё свободное время она занимает работой руками, как будто бы снова возвращается в пятидесятые и пытается выстроить Общество Бедствующих Волшебниц или хотя бы избавить шелтер от плесени.
Она переносит свой стол в кабинет неподалёку, расставляет колдографии и дополняет список, собранный из людей, которые уже проходили собеседования в мае. Некоторые из них уже уехали из страны, кто-то определённо точно негативно высказывался о работе Министерства Магии, но остались и те, кто за ничем плохим замечен не был.

[indent]  [indent] Юджиния решает, что лучше заняться наймом самостоятельно. Она бюджет выбивает, ссорясь с несколькими судьями Визенгамота, когда они указывают, что подобные траты скажутся на финансировании отдела спорта. Как бы сильно Дженкинс ни уважала квиддич и всех его болельщиков, проблема неравноправия по ней бьёт куда сильнее, и она лично приходит к Боунсу. Общение с ним всё ещё отдаёт кислотой на языке, так что Юджиния достаточно быстро приступает к очередному этапу поиска работников отдела. Она пытается придумать названия секторам, но везде ставит вопросительные знаки, боясь, что таким образом снова слишком много работы возьмёт на себя одну.

[indent]  [indent] Сова стучит в окно, наколдованное магией всего лишь парой днями ранее, и тут же улетает с лакомством в клюве. Дженкинс довольно собирается и тут же спешит к выходу — знакомый в Кабаньей голове предупреждает, что Дёрст пришла на работу. Юджиния её пытается выловить уже больше недели, та всё время куда-то испаряется. Письма до неё не доходят, и она решает, что лучше действовать нагло.
Дверь паба открывает, заходя следом: — добрый день, — здоровается с вышибалой, наличие которого посреди белого дня кажется странным — кто придёт пить до обеда? Она оглядывается по сторонам и самостоятельно находит ответ на данный вопрос. Людей оказывается не так уж и мало, оттого приподнятое настроение тут же омрачается: если Алкмена будет занята, то поговорить не получится.

[indent]  [indent] — Мисс Дёрст, — зовёт девушку, подходя к барной стойке. Та стоит к ней спиной, будто бы занимается чем-то чересчур важным, и Юджиния с интересом разглядывается бокалы, а также бутылки, выставленные, наверное, скорее ради украшения, чем для выбора. — Я писала вам, но письма не доходили, поэтому пришла лично, — Дженкинс не любит представляться, потому что её имя сначала ассоциируется с началом войны, а теперь — с позорным проигрышем и сотрудничеством с пожирателями смерти.
— Можем поговорить? — переходить сразу к делу кажется не лучшим решением, только вот у Алкмены рабочий день, а Юджиния отвлекает её от заработка. [float=left][/float]— Понимаю, что пропала чересчур неожиданно, — эта проблема испортила ей не одни отношения. И дочь, и друзья, и родственники — все переживали, все обижались, все пытались добиться внятного ответа на глупое «почему», да только ничего толком не получили. Дженкинс не может объяснить, зачем сбежала, почему решила, что лучшим решением будет скрыться ото всех сожалеющих комментариев. В воспоминаниях остались только ощущения трансгрессии на длительное расстояние и сбитые стопы, потому что сброшенные туфли при побеге, мешали уйти незамеченной.
— Но я бы хотела вернуться к разговору, который мы начинали в мае, — глупо с её стороны надеяться, что Алкмена сразу же вспомнит, в чём дело, но Юджиния оглядывается по сторонам, чтобы дать возможность мужчине сделать заказ.

[indent]  [indent] Пока он диктует название пива, а также его количество, Дженкинс присаживается все-таки на лавку и скидывает с плеч мантию.
— Пусть я и не министерка, но всё-таки этот отдел имеет право на существование. И мне кажется, что у вас были отличные идеи… — Юджиния чувствует, что чересчур тараторит, оттого делает вдох и пытается улыбнуть. Слишком много времени прошло с того момента, как она объясняла кому-то что бы ни было, поэтому неловкость буквально ощущается в воздухе вокруг. — Возможно, вы всё ещё хотите помочь оборотням? — она слова не заглушает, вслух произносит чужую расу, о которой не принято разговаривать так открыто. Где-то за соседним столом слышится гогот, и Дженкинс принимает его за очередное подтверждение её опасений. Нельзя размениваться на уговоры, нужно — действовать.